Читать книгу "Власовцев в плен не брать  - Сергей Михеенков"

– Ладно, веди их ко мне. Сообщаю тебе следующее: группа старшины Турчина вышла на связь, у них всё в порядке, идут вдоль дороги параллельно колонне, у немцев паника и большие потери, каминцы разбегаются по лесу. Вот такое дополнение к картине Верещагина, Воронцов. Боюсь, как бы нам потом не вменили после того, как тут закончим, лес зачищать.

– Смерш без нас справится.

– Если бы так…

Глава двадцатая

Во всех колхозах, в ближних и дальних деревнях и сёлах, на полях, где совсем недавно были запаханы окопы и солдатские могилы, дожинали последний хлеб. Радуясь добрым вестям с фронта, праздновали Спожинки. Этот старый деревенский праздник отмечали как Успеньев день или Третий Спас.

Кондратий Герасимович добился-таки своего. Побывал у первого секретаря райкома партии. Райком был уже в курсе дел: в Нелюбичах состоялось колхозное собрание, на котором принято такое-то и такое-то решение и председателем артели единогласно избран житель села Нелюбичи фронтовик и орденоносец Нелюбин Кондратий Герасимович.

– Знаем мы ваши фронтовые заслуги, товарищ Нелюбин, – говорил ему первый секретарь в своём кабинете с портретами Ленина и Сталина на стенах и массивным сейфом в углу. – Но тут, видите ли, дело особенное…

Какое-то время Кондратий Герасимович слушал первого секретаря заинтересованно и внимательно. Но чуть погодя заскучал. Напомнил он ему младшего политрука Каца Семёна Моисеевича. Тот тоже поговорить любил, особенно перед боем – говорил много, а вот когда до дела доходило, то приходилось его искать в дальних окопах, куда ни мины не долетали, ни снаряды прямой наводки. От скуки Кондратий Герасимович принялся рассматривать сейф. Такого громадного сейфа здесь раньше не было. Должно быть, трофейный, подумал он, из Европы приехал.

– Вы мне вот что скажите, товарищ первый секретарь, – наконец влез в партийную речь Кондратий Герасимович, – в мэтээсе нам трактора на пахоту и сев дадут или передовиков в первую очередь будут обслуживать?

– Хм… Хм… – дёрнул плечами первый секретарь. – Конечно, дадим. Пахотное поле ваше сапёры полностью разминировали. Очистили, так сказать, от смертоносного груза. Мне на днях доложили. Так что скоро перегоним туда технику и начнём. Клин у вас небольшой. Два-три дня – и засеем. С зерном вопрос решён. Видите, не так уж всё и плохо! Не бросим мы ваш колхоз в беде, Кондратий Герасимович, славный вы наш фронтовик! Не бросим. Внушите это людям и всем от меня передайте коммунистический, колхозный привет!

– Да вроде и правда, всё хорошо. И привет тоже. Только надо бы все работы по яровым до Семёна дня закончить. Позже рожь уже не сеют. Так у нас старики говорили.

– Как же они говорили? – усмехнулся первый секретарь.

– А так и говорили, что после Семёна дня – севалка с плеч!

– Ничего, пока погода стоит…

– Старики говорили: после Успеньева Спаса сеять грешно.

– Грешно… Отчего ж грешно?

– А оттого, что не вырастет. Только семена сгноим.

– Вы не член партии? – вдруг поинтересовался первый секретарь.

– Нет. Я в анкете всё про себя описал.

– Видел, видел. А почему в партию не вступили? Всё-таки офицер, командовали ротой. И не простой, а гвардейской.

– Да как-то и не знаю… До войны, может, слыхали, по женской части проштрафился. А на фронте некогда было. Всё бои да бои.

– Ладно, Кондратий Герасимович, будем считать, что разговор у нас состоялся конструктивный, заинтересованный, что согласие и понимание достигнуто полное. Человек вы, я вижу, настойчивый, трудностей не боитесь. Поможем. Через два дня трактора к вам придут. Принимайте. Уступаю вашему упорству.

– Вот и хорошо. С таким усилением нам всё нипочём. А касательно сапёров, товарищ первый секретарь, то поля они, правда, расчистили, а вот луга ещё в минах. И луга, и лес.

– Решим, решим и этот вопрос. – И первый секретарь что-то коротко чиркнул в перекидном календаре.

Спустя два дня по Дремотихе уже ползали трактора. И Кондратий Герасимович, стоя рядом с Трофимом на бугре блиндажа, с азартом следил за тем, как из-под плугов легко, без натуги льётся чёрный отвал свежей, гýляной-перегýляной земли, как пылят, подпрыгивая, бороны и как за ними ходят, важно, по-хозяйски широко ступая, чёрные лоснящиеся грачи. И был он в те минуты похож на цыгана, который с жадной улыбкой смотрел на жеребца, купленного совсем задёшево, можно сказать, даром.

Быстро, и правда что в несколько дней, закончили с озимым севом и зачали пахать под пар. На тракторах и на плугах сидели девчата. Командовала бригадой Клавдия Семёновна. Её трактор прошёл первую борозду. Она сама проверяла и глубину вспашки, и следила за работой сеялок. Инженер и агроном в едином лице.

В последний день снова собрались в Нелюбичах мужики. Сварили эмтээсовской бригаде ведро ухи. А Фёдор, глядя на трактористок, пошутил:

– Вот, девчат, жизнь какая пошла. Вы – мужицкую работу делаете, пашете да сеете, тракторами управляете и прочими механизмами, а мы, мужики, кашеварим вам.

– Вы уж не обессудьте, милыи, – суетился Кондратий Герасимович, особенно поглядывая на Клавдию Семёновну, то и дело заботливо подливая в её котелок окунёвую гущу. – Будет время, когда мы вас не рыбой, а хорошим мясом кормить будем. Женихов вот своих оженю, будут в колхозе доярки и свинарки. Приедет бригада из мэтээса, а мы для неё – бычка забьём, поросёночка зарежем. А то и мои женихи худоватые. Да и вы, милыи, не больно-то гладкие.

Кондратий Герасимович балагурил с трактористками, не жалея слов и похвал. Настроение у него было хорошее. Дело сделано. Озимый клин засеян и теперь надо было ждать всходов. Зябь тоже запахана.

– А мы завтра начнём зимовье строить, – сказал Кондратий Герасимович. – Только вот лес ещё не перевезли.

– Где ж он у вас? – спросила Клавдия Семёновна.

Она уже порядком раскраснелась от наваристой нелюбинской ухи и лестных слов председателя. Так что спрашивала, как сразу смекнул Кондратий Герасимович, не без умысла.

– На вырубке. Километра полтора отсюда. Там лежит. Хлыстами. Ещё даже и не разобрали.

– Дорога туда есть?

– Есть дорога, Клавдия Семёновна. Как ей не быть, если мы туда всегда за деловым лесом ездили. Старый большак. Сухой. Проезжий вполне. Мины сняты. Сам сымал. Только мимо дороги – ни-ни…

– Ну, тогда поехали. А то завтра утром нам на месте надо быть. В другой колхоз переезжаем.

На следующий день они уже сидели на углах и рубили баню. Предбанник развели на три шага в ширину, так что получалась уже не баня, а небольшой пятистенок, в котором надо было прорезать не меньше трёх окон.

Трофим тоже взялся за топор. Сидел на бревне, тяпал, гнал щепку, стараясь, чтобы она выходила такая же длинная и тонкая, как у нелюбинских мужиков.